Г. ЕРШОВ
В 1968 году на Московском студии документальных фильмов будет сниматься фильм об одном из крупнейших ученых, академике И. В. Курчатове. Мы начинаем публиковать отрывки из сценария этого фильма.
Горит порт, горит город. Беспрерывно ведут огонь зенитки. Куда-то спешат запыленные матросы.
Русская «Троя» — так назвали немцы героический Севастополь. Из самого пекла огня и дыма на экране вырастает старая фотография. На ней три человека. Один из них Игорь Васильевич Курчатов. С его именем отечественная история скоро свяжет решение сложнейших, грандиозных по масштабу атомных проблем.
С первых дней войны с группой ученых-добровольцев Курчатов размагничивал в порту транспортные суда и боевые корабли. Это спасло тысячи людей от вражеских манитных мин.
Вереница напряженных дней и бессонных ночей... Пять месяцев ученые несли «вахту физиков», как говорили матросы.
В конце 1941 года группа И. В. Курчатова получила приказ: вернуться на Большую землю.
...Оборвалась канонада. Ноябрьский туман нчд морем. Тишина в разрушенном городе.
Казалось, что смерть отступила, спряталась в вечерней мгле и ждала рассвета, чтобы вновь начать свое губительное дело.
Три корабля с потушенными огнями вышли из Севастополя. Два взяли курс на Новороссийск и шли вдоль берега. Третий транспорт шел в открытое море.
Через несколько часов он принял сигналы бедствия с обоих кораблей: вражеская авиация запеленговала их и потопила.
На следующие сутки уцелевший корабль радировал в Севастополь о благополучном прибытии в Поти.
В ушанке и в потертом морском бушлате сошел на берег Игорь Васильевич Курчатов.
Суровая зима сорок первого года застала Курчатова в пути. Почти два месяца добирался он до Казани. Словно непрерывные нити, то сходились, то расходились железнодорожные пути с заснеженными полустанками, разбитыми составами, с горящими городами и селами, вереницами беженцев на дорогах.
Превозмогая болезнь — в дороге он захворал воспалением легких, — наконец, добрался Курчатов к родным. Здесь, в Казани, на Школьной улице, в маленьком домике, переполненном эвакуированными беженцами, в проходной комнатушке его ждала жена. В нетопленном помещении, при тусклом свете керосиновой коптилки, под леденящее душу завывание снежной вьюги лежал Курчатов в полубессознательном состоянии.
Старые ходики над головой мерно отсчитывают минуты, часы, дни...
Томящую тишину вдруг разрывают все нарастающие трагические аккорды музыки. И вместе со словами скупого и страшного по своему смыслу извещения, полученного из осажденного Ленинграда, вместе
с кадрами военной хроники возникают портреты отца и матери Курчатова.
Страшная весть! Из жизни ушли самые дорогие, самые близкие люди...
В слабом подрагивающем пламени коптилки меркнут портреты родителей... И как символ далекого детства, возникают цветущие сады, весенние луга, лесистые Уральские горы, глухие таинственные ущелья и распадки, чистые студеные горные ручьи и реки.
Молодая красивая женщина в нарядном кокошнике и цветастом русском сарафане, расшитом бисером, а рядом на стуле, в косоворотке, чинно сложа руки, сидит стройный, крепкого сложения мужчина.
Отец, Василий Алексеевич Курчатов, был лесничим. Мать, Мария Васильевна Остроумова, — учительницей...
Здесь в уральском поселке Сим в 1903 году, 12 января и родился Игорь Васильевич Курчатов.
Вот он, мальчик лет семи, с непокорными, взъерошенными волосами, с удивленными, широко раскрытыми глазами. Вот он уже гимназист (см. фото). Друг его детских лет — брат Борис. Впоследствии жизнь неразрывно свяжет их деятельность в науке.
Провинциальный старый Симбирск... Величественные приволжские просторы... Крымские степи, по которым Игорь с отцом ходил из края в край... Романтические берега Черного моря близ древнего города Феодосии и поселения Сарыгол. Работа отца, лесничего-землемера, бросала семью из конца в конец России.
Это были трудные годы! Как старший, Игорь с ранних лет должен был стать помощником отца. Знал он крестьянский труд, был грузчиком, слесарем, работал чернорабочим на Бешуйской железной дороге. Жизнь с детства заставила его познать цену физического труда, усталость и радость преодоления трудностей. На долгие годы в его душе сохранится любовь и уважение к рабочему люду.
В любое дело вкладывал Игорь душу, играл ли он на балалайке, таскал ли с рабочими бревна и сваи или учился. Время сохранило аттестат зрелости, выданный юноше в 1920 году Симферопольской гимназией. По всем предметам тогдашней программы он имел отличные оценки.
20-е годы... Мы видим Курчатова в зипуне и в шапке, с винтовкой наперевес, среди молодых людей всеобуча (см. фото на стр. 19).
От рождения природа наделила Курчатова недюжинной силой, проницательным умом и доброй душой. Теперь жизнь пестовала в нем волю, готовила настойчивого, неотступного борца!
В дрожащем пламени коптилки, закрывающем собой весь экран, меркнет хроника и пропадают фотографии, и перед нами возникает исхудалое, с впалыми глазами лицо Игоря Васильевича Курчатова, обрамленное усами и длинной бородой.
Всю зиму 1941/42 года пролежал он в постели, с трудом поборов опасную болезнь. Медленно возвращались силы. А в это время на Волге начинался ледоход. Талые воды взламывали тяжелый ледяной покров и несли гигантские глыбы навстречу весне...
Курчатов получает тревожное письмо с фронта от своего ученика и друга: «Просматривая американские журналы, я еще раз убедился, что американцы секретят исследование урана. Флеров».
Но с кем?! Где?! На какие средства?!
И снова возникают воспоминания о прошлом. На этот раз недавнем. Немецкие солдаты идут по Парижу. Вот они на площади Звезды, вот они перед Лувром. Июнь 1940 года. Тогда еще никто не знал, что буквально накануне падения Франции был вывезен из Норвегии в Париж к Жолио-Кюри весь мировой запас тяжелой воды. Сто восемьдесят пять килограммов воды, столь необходимой для ядерных исследований!
Пустынны улицы Парижа. На Колл- дже-де-Франс, крупнейшей атомной лаборатории Франции, висит огромный флаг с черной свастикой. У входов стоят вооруженные немецкие солдаты.
Уничтожив записи, научные предположения и открытия в области атомных исследований, Жолио-Кюри остался в Париже в лаборатории, добровольно исключив себя на многие годы из решения ядерной проблемы. Он стал участником борьбы Сопротивления, национальным героем Франции.
Воспользоваться тяжелой водой ученому не удалось. 20 июля из Бордо на небольшом английском угольщике «Брун парк», увозя с собой тяжелую воду, бежали в Англию его ученики Халбан и Коворски.
Многолюдные улицы американских городов, тысячные потоки автомашин. Беззаботная Америка. Война была где-то далеко, о ней не хотелось думать. В переполненных кафе бушует вихрь джаза. Светом реклам залит Бродвей.
И в общности интересов и дела родиласъ крепкая дружба И. В. Курчатова с А. И. Алихановым и А. Ф. Иоффе.
Страх перед фашистской коричневой чумой заставил бежать из Европы крупнейших ученых-атомщиков. Лео Сциллард, Энрико Ферми, Эдвард Теллер развили бурную деятельность в Вашингтоне и, опасаясь, что в Германии может быть создана атомная бомба, предложили правительству США идею сверхмощного атомного оружия, могущего дать мировое господство.
6 декабря 1941 года в Белом доме было положено начало атомному оружию. Идея бомбы узаконена государством, которое еще не ввергнуто во вторую мировую войну. Тайный план получил название «Манхэттенский проект».
Местом будущей лаборатории выбрали уединенную Долину близ каньона Лос-Аламос в штате Нью- Мексико. Среди лесистых холмов, у копей «Троицы», в которых некогда индейцы добывали бирюзу, но впоследствии прокляли эти места и покинули, росла атомная «кузница».
Угрюмое мрачное место, затерявшееся среди песков. Ряды однообразных одноэтажных и двухэтажных коттеджей, вызванных к жизни атомной идеей.
Джулиус Роберт Оппенгеймер, ученый лет сорока, сын эмигранта- миллионера, еще ничего не сумевший открыть, но полный честолюбивых помыслов, искал ученых. Нужны были обаяние и своего рода хитрость, чтобы убедить людей подписать роковой контракт, на несколько лет покинуть мир привычной гражданской жизни и перейти в военные казармы.
Вскоре в новый городок, который не был нанесен на карту Соединенных Штатов, съехалось шесть тысяч человек.
Те, кто в нем жил, называли его Лос-Аламос. По проекту он назывался «участок игрек». Для внешнего мира — почтовый ящик N2 1663.
Между тем в Ханфорде уже поднимался в небо гигантский плутониевый завод. В штате Теннесси, на пустынных местах близ Окриджа, отгороженные от мира дремучими лесами, вырастали гигантские урановые заводы — адские кухни по производству будущей взрывчатки.
(Продолжение следует)