ЮНЫЙ ТЕХНИК

Семь человек смотрели на скованную льдом Ангару, Сильный ветер дул в глаза, играл тесемками ушанок, но люди не отворачивали лиц. Они смотрели туда, где надо льдом смутно виднелось белое чудовище с вытянутой вперед шеей. А вокруг холодно светились снега, блестели вздыбленные глыбы торосов, было тихо и пустынно, как на полюсе. И люди, молчаливые и неуклюжие, в телогрейках и ватных штанах, заправленных в валенки, были похожи на полярников.

Они смотрели на белое чудовище, вмерзшее в лед, и в их глазах застыло ожидание и нетерпение.

— Скоро ли?-—сказал один.

И словно в ответ, за бугром прогудело, и к берегу медленно сползла машина с досками. Сидевшие сверху девчата сбросили груз, машина ушла, и на берегу остались только семеро.

Высокий пожилой человек с большим спокойным лицом столкнул на лед первую доску и попробовал ногой застывшую зеленую поверхность. Река замерзла недавно, лед был тонок, и даже мальчишки еще не рисковали тронуть его коньками.

— Ну, Лепеха, давай. Ты самый легкий, — сказал высокий человек.

Тонкий смуглый парень с шалыми цыганскими глазами ступил на доску и короткими шажками двинулся вперед. Лед хрустнул — парень застыл, потом пошел осторожней. Ему подали другую доску, и он приложил ее к концу первой. Все длиннее становился мост, все ближе придвигалось белое чудовище. Снег и лед слепили глаза, ветер жег щеки. Уже все семеро были на льду.

И вдруг раздался треск.

Шестеро вздрогнули, а седьмой, держась за конец доски, вытаскивал из-под разбитого льда ноги. Это был Лепеха. Крепкие руки высокого человека вытащили его и поставили на доску. Высокий человек не любил много говорить.

— Домой, — сказал он, — и бегом.

У Лепехи страдальчески сморщилось лицо.

— Дядя Гриша, — попросил он у высокого,—уже близко, в машине обсохну.

— Домой.

Глаза бригадира Плотникова были синие, очень синие. Но эти красивые, нежной синевы глаза так смотрели на Лепеху, что у того меж лопаток пробежал холодок.

Выплескивая из валенок воду, Лепеха побежал к берегу.

На льду осталось шестеро. И эти шестеро, настилая доски, двинулись дальше. Еще шаг — и они у ног огромного белого чудовища — экскаватора. С его вытянутой шеи — длинной стрелы — как клочья слипшихся волос, свешивались сосульки, на его кабине крутыми верблюжьими горбами белели сугробы снега, громадное металлическое тело, как шерстью, обросло густым мохнатым инеем.

А внизу стояли шестеро и, высоко закинув исхлестанные ветром лица, молча смотрели на экскаватор. Они стояли неподвижно, и только ветер срывал с их губ клочья пара. Тяжелое ледяное безмолвие повисло над Ангарой, и даже стонущий ветер своей печалью не мог сломать его.

— Здравствуй, дружище, — вдруг сказал один из шестерых и ладонью ударил по корпусу. Глухо загудел корпус, и с крыши сорвался большой ком снега, и на людей внезапно глянул огромный стеклянный глаз прожектора.

- Узнаешь своих? — спросил все тот же человек. Его звали Воронин. Это был коренастый широколицый парень с черными и узкими, чуть враскос, глазами.

Полчаса мелькали в руках шестерых метлы и лопаты. Полчаса вокруг машины завывала пурга. С шеи снежного чудовища осыпались хрупкие сосульки, сползли со спины крутые верблюжьи горбы, а когда подключили ток и заревели моторы и тугие тросы побежали по стреле, на льду зашевелился высокий сугроб, и из него, как медведь из берлоги, лязгая цепями, неуклюже вылез ковш — огромный зубастый трехкубовый ковш, в котором легко могли бы поместиться все семеро.

— Ну как? — спросил Воронин у Плотникова, когда тот сошел вниз.

— Кажется, в порядке,— ответил бригадир, помяв заскорузлыми пальцами подбородок и облегченно вздохнув.

Он редко вздыхал, бригадир Плотников. Он презирал робких и нерешительных людей. Но сейчас он имел полное право облегченно вздохнуть. Его экскаватор много месяцев работал на Кузьмихинском острове, доставал со дна Ангары гравий для плотины будущей Иркутской гидростанции. Но вот начался зимний паводок, стало заливать остров. Чтобы спасти экскаватор, его экипаж—семеро человек — насыпал для него высокую площадку и поставил на нее машину. Остров скрылся под водой, широко разлилась река, и лишь один экскаватор, отрезанный от всего мира, печально возвышался над стремительной черной Ангарой. А пока воду прихватывал ледок, семерых послали в мастерские ремонтировать другую машину. В окна стучались метели, мороз тюлем вышивал на стекле узоры, а здесь было тепло и уютно. Но семеро часто выбегали в стужу и не могли оторвать глаз от своего экскаватора. «Весна не за горами, — утешали их ремонтники, — еще наработаетесь». Но семеро знали, что значит простоять машине до весны. Начиналась великая стройка. И суровое величие стройки чем-то коснулось и их душ. Река мучительно долго не становилась, лед слишком медленно набирал силу, машина, одиноко темневшая вдали, не давала спать, мешала жить...

— Будем работать, — сказал Плотников и полез в кабину.

Ковш упал вниз. Застонал лед под стальными зубьями, расступился и, пропустив внутрь ковш, сомкнулся. Ковш пополз обратно из воды, Плотников отнес его в сторону, разжал стальную челюсть. Вода да куски льда хлынули наружу. Второй раз погрузился ковш в полынью. Вынырнул. Шестеро смотрели на него так, словно он должен был достать со дна не речную гальку, а по меньшей мере золотоносный песок.

Разжалась челюсть — и глаза у семерых затосковали: лед да воду выдала им река.

Им стало ясно: глубина в этих местах небольшая, на дне нарос толстый слой льда, и ковш не может его пробить.

Вернулся Лепеха и теперь стоял у края полыньи и угрюмо смотрел на клокочущую черную воду. Воронин тяжело прислонился к кузову машины и курил третью папиросу подряд. А Плотников, большой и неуклюжий, сцепив за спиной руки, расхаживал вокруг машины. Он глядел на лед.

Над ними закружилась большая ворона, торжествующе каркнула и села на прожектор. «Рано тебе радоваться, карга», — подумал машинист Никулин и согнал ворону куском льда.

Плотников подошел к Воронину, тронул ногой лед.

— Сколько здесь глубины?

Воронин опустил в полынью груз на веревке. — Полтора метра.

— Ну вот и отлично, — сказал Плотников,

— По льду? — спросил Лепеха, недоверчиво ми цыганскими глазами.

— По льду.

И бригадир им все объяснил. Если прошагать через затопленный остров к главному руслу Ангары, там глубоко и наверняка донного льда нет и можно будет работать зимой.

— Значит, решили? — спросил Плотников и провел своими синими глазами по глазам шестерых.

Шестеро молчали.

Экскаватор весил сто шестьдесят пять тонн, лед по сравнению с ним был легок и тонок, как лезвие безопасной бритвы. — А пустят? — спросил Воронин.

— Должны пустить...

— Должны, — протянул Лепеха, — мало ли что должны...

— Бери ломы, ребята,— сказал Плотников,—будем бить лунки.

— А зачем? — недоуменно спросил Лепеха.

— Хариуса ловить на уху, — ответил бригадир и первый взялся за тяжелый лом.

Пятеро улыбнулись, и Лепеха больше не задавал вопросов и тоже потянулся за ломом.

Забухала сталь, зазвенел лед. Мороз был градусов тридцать, а с них текло три пота. Плотников стащил с себя телогрейку, сбросили их на снег и шестеро других. Работать стало легче, но все равно душила жара. Когда пробили в шахматном порядке лунок триста, Плотников ушел. Через полчаса он сидел в кабинете и глядел, как начальник рассматривает лежащий перед ним на столе смятый лист бумаги — карту промеров.

— Убедительно, — он поднял на Плотникова свои смертельно усталые глаза. — Глубина на трассе шагания небольшая, машина не погибнет. Ну, а вдруг все-таки провалитесь?.. Тащить назад будет не просто... Помогать не сможем — некогда... Но тебя я знаю, Григорий. Так вот что: письменного разрешения не дам. Ты, надеюсь, меня понял?

— Понял.

— Ну, а если понял, бери все на себя.

— Хорошо, — спокойно сказал Плотников

Утром у берега остановились три машины со шпалами. Шофер передней вылез из кабины, каблуком попробовал лед.

— Не поеду, — сказал он, — мне еще рано кормить своими потрохами омуля, да и машина...

— Ты чего хочешь от меня? — глухо спросил Плотников.

— Расписку хочу. Пиши, что из своего кармана заплатишь, если что...

Плотников оторвал задний лист сменного журнала, подышал на руки и самопиской нацарапал то, что просил у него шофер. Тот аккуратно сложил расписку, спрятал ее в боковой карман, открыл дверцу машины, чтоб в случае чего выпрыгнуть, и медленно въехал на лед.

Семеро смотрели на скаты. Но каждый думал об одном: если провалится машина, что уж и говорить об экскаваторе? Не должна провалиться. Ну, а вдруг?

Машина прошла. Когда все шпалы были сгружены, пришел бульдозер, своим ножом нагреб по трассе шагания снежную дорогу метровой высоты. Чтобы машина не так сильно давила на лед, дорогу выложили шпалами.

— Ну что ж, пошагали, — просто сказал Плотников,

— Пошагали...

Чуть ссутулившись, Плотников по железной лесенке спокойно полез в кабину.

Кучевые зимние облака застыли в небе. Под ногами шестерых чернела вода. И отделял их от воды тонкий слой льда. Рядом стоял экскаватор, и людям показалось, что его начинает бить мелкий озноб. Они не смотрели друг на друга, а смотрели на своего бригадира, на дядю Гришу, который смутно темнел за стеклом кабины. Тишина больно давила на виски, словно весила много пудов.

Взревел мотор, вздрогнул корпус. База полезла вперед, а зябко поджатые лапы коснулись шпал. Чудовище выжалось на лапах, громыхая, и понесло базу на своем брюхе вперед. Шестеро перестали дышать. База медленно опускалась на лед, и шестеро вместе с ней опускались на корточки, чтобы лучше видеть, что их ждет. База врезалась в шпалы. Лед под ногами шестерых прогнулся, напрягся, затрещал, пустил стрелы белых трещин. Вода из лунок фонтанами бросилась вверх. Когда прошагали метров двадцать, Плотников сошел вниз, и семеро людей железными крючьями стали выдирать вдавленные в снег шпалы и стелить их впереди. Быстро смеркалось.

— Ну, ребята, — сказал Лепеха, — завтра отшагаемся.

— Если твой язык вместо шпалы подстелем, то пожалуй, — ответил Воронов.

Шестеро подумали: обидится парень. Но парень ответил:

— Я чего? Я не против...

На второй день они не шутили.

...В одном месте подо льдом оказалась огромная кочка, и лед вокруг нее не лежал на воде, а висел в воздухе. Он проломился под тяжестью базы, и вода хлынула вверх и окатила людей и стенки машины. Машина накренилась. Застонал мотор. Лыжи стали ходить туда-сюда и, буксуя, крошить лед. Базу заливало. Люди знали: если проникнет в нее вода, будет короткое замыкание, — в базе находятся особые токосъемные кольца,— остановится мотор, и машина погрузится в воду.

Воронин бросился к базе и начал затыкать крышки люка резиновой прокладкой, Никулин затягивал болты. Лепеха забивал паклей и заливал солидолом отверстие, через которое проходит кабель. Еще больше заваливается экскаватор, по валенкам хлещет вода, кружится, пенится.

— Шпалы под лыжи! — закричал Плотников.

И шестеро стали подсовывать под лапы шпалы. Лица у них осунулись, почернели от солидола, мазута и напряжения, скулы заострились. Они с трудом узнавали друг друга. На их штанах и телогрейках коркой намерз лед, и одежда не сгибалась. От разгоряченных лиц валил пар»

Лапы опустились на шпалы, база приподнялась, и машина грузно шагнула в сторону от пролома.

— Лепеха, покажи язык, — вдруг попросил Воронин. Парень сделал недоуменное лицо, но язык показал.

— Ага, цел,— облегченно вздохнул Воронин,— а то я боялся, что ты сгоряча сунул его вместо шпалы...

И все семеро засмеялись.

...И вот началась великая стройка, которую давно ждала Сибирь. И это суровое величие чем-то коснулось их простых душ. Семеро людей смотрели на полынью, словно ковш должен был поднять со дна Ангары их судьбу.

Вот напрягся натяжной трос, заскрипел подъемный, и из полыньи выполз огромный ковш, сверкая на солнце блестящими зубьями. И был этот ковш доверху наполнен темным гравием и песком. Машина повернулась вправо и, роняя камни и струи мокрого песка, вывалила на лед первую горку грунта...

А они неподвижно стояли внизу, словно не верили своим глазам.