Популярное

Сказка о топоре и его родне

Одному хорошему, но недостаточно сведущему в технике Художнику поручили нарисовать для школы картину на тему: «Столярные инструменты».

Художник долго ломал голову, делая различные наброски, и, наконец, обратился к Топору.

Это был старый, тупой, неизвестно откуда появившийся Топор. К тому же он страдал забывчивостью, так как у него отшибли память, когда дробили им камень в щебень. Известно, что всякое применение инструмента не по назначению дает плохие результаты. Так и тут. Топор даже плохо слышал. И Художнику пришлось кричать, разговаривая с ним. А так как дело происходило летом и окна мастерской были открыты, то вскоре все узнали о творческих замыслах и муках живописца.

Не прошло и двух дней, как в мастерской стали появляться столярные инструменты. Первым пришло Долото. И не в единственном числе. Оно пожаловало вместе со своими сестрами, плоскими и полукруглыми Стамесками».

Представившись Художнику, Долото назвало себя старшим сыном Топора. Топор на это даже не повел расколотым топорищем. И на вопрос Художника: «Правда ли, что это ваши дети, уважаемый Топор?» — ответил отрицательно.

— В таком случае, — заявило Долото, — я могу дать вам историческую справку.

— Пожалуйста, — согласился Художник. И Долото, откашлявшись, начало:

— Не углубляясь в тьму тысячелетий, я замечу лишь, что миллион или более лет тому назад дед моего отца был сыном камня и палки. Это был Каменный Топор. Спустя множество тысячелетий у Каменного Топора появился сын Бронзовый Топор. От него-то и произошел мой отец—Стальной Топор.

Старый Топор напряг слух. А Долото продолжало:

— Когда появился из свет мой отец Стальной Топор, люди увидели, что он, способный на многое, недостаточно удобен для долбления, потому что его лезвие, как вы видите, очень широко, а топорище чрезмерно громоздко. А это создавало трудности при долблении корыт, лодок, не говоря уже о мелких вещах. И люди задумались с Топоре, меньшем по размеру и наиболее удобном для долбления. Вскоре появилось я. Мое лезвие, как вы видите, напоминает отцовское, но значительно уже. Топорище превратилось в ручку. И я получило имя Долото, а назначение осталось то же — врубаться в дерево.

— Да, это именно было тан, — послышалось из угла,—Это мой сын, А это мои дочери, — кивнул Топор на Стамески.

— Очень приятно! — воскликнул Художник. В его голове уже рождались замыслы будущей картины, и он сделал набросок, как от Топора произошло Долото.

В это время снова раздался звонок в передней. На пороге появился Рубанок. Он вкатился подобно автомобилю в мастерскую, стараясь не касаться своим острым, режущим лезвием паркета, и обратился к Художнику:

Маэстро! Нам стало известно, что вместо большой заказананной вам картины вы хотите создать галерею портретов столярных инструментов, начав с портрета моего папаши Топора.

- Как! Он вам тоже папаша? — переспросил Художник.

— Это каким же образом?

- Самым простым, — ответил Рубанок. — Если я его сын, значит он мой отец.

Художник пожал плечами и протер глаза.

— Что между вами общего? Я не нахожу ни одной родственной черты.

— Это на первый, поверхностный взгляд, — возразил Рубанок, — Но если заглянуть в меня глубже, то мое острое стальное железко окажется не чем иным, как Топором, скованным особым образом. Да. В Академии художеств вам преподали историю искусств, но не историю техники. А я, извините, помню себя с самого раннего детства.

Художник придвинулся ближе и попросил Рубанок в кратких чертах рассказать его биографию.

- Мой отец Стальной Топор не только рубил, но и отесывал дерево. Отесывал более или менее гладко. Но это вскоре оказалось недостаточным. Потребности росли. Нужны были очень гладкие доски и бруски. Тут-то и появился я. И если вы внимательно вглядитесь, то я не что иное, как Топор, вставленный в колодку с отверстием и закрепленный клином.

Прошу вас...

Тут Рубанок попросил карандаш и набросал свой автопортрет в разрезе. Покончив с автопортретом, Рубанок попросил разрешения пригласить своих братьев.

РУБАНОК. В его деревянной колодке для установки резца-железки выдолблена сквозная в форме раструба выемка (леток). Задняя сторона летка на которую опирается железка, прорезается обычно под углом 45—50° к подошве и обеспечивает определенный угол резания рубанка. В нижней части леток кончается прорезью в подошве шириной от d до 9 мм для выхода лезвия железки. Боковые стороны летка — щеки — имеют заплечики для установки клина, крепящего широкую, с прямым лезвием, одинарную железку или двойную железку, имеющую тупой переставной язычок. Язычок устанавливается спереди железки на винте и действует как стружколоматель (рис» вверху). ГОРБАТИК имеет двойную рубаночную железку, заключенную в деревянную" колодку, нижняя плоскость которой в продольном направлении выпуклая или вогнутая. Используется для строгания кривых поверхностей (рис, посредине). ШЕРХЕБЕЛЬ — неширокий рубанок с узкой железкой, лезвие которой заточено полукругом Применяется для грубого строгания. ФУГАНОК представляет собой большой двойной рубанок с тяжелой длинной колодкой. Применяется для окончательного простругивания больших плоскостей и длинных кромок. ШЛИФТИК имеет двойную железку, вынесенную несколько вперед в колодке. Предназначен для удаления незначительных неровностей с поверхности, проструганной рубанком (рис, внизу).

— Шерхебель! — представился один из них. — Я тоже, как и он, предназначен для остругивания. Но для чернового, предварительного остругивания.
— Фуганок!.. Имею честь!.. — отрекомендовался третий брат из семейства строгающих столярных инструментов. Он был длинен и элегантен. Его ореховая ручка была фигурной, а колодка хорошо отполированной. — Я, собственно говоря, своего рода Рубанок, но, так сказать, предназначен для бой работы. Я устраняю все погрешности, допущенные братом Рубанком... Я фугую с предельной точностью...

— А я, — пропищал маленький стружок, — шлифую до зеркального блеска. Отсюда и мое имя Шлифтик.

Художник зарисовал и этого гостя.

Снова раздался звонок. Снова появились посетители. Они вошли, кружась целой оравой. Это были Сверла, Перки, Буравы. Это была веселая семья сверлящих инструментов.

— И вы дети Топора? — спросил Художник.

— Да, — ответили те.

— Это начинает быть забавным,— рассмеялся Художник. — Я вас слушаю. Доказывайте свое родство.

В мастерской уже не хватало стульев, да и опасно было сажать на них вращающиеся Сверла и Перки; живо пробуравят.
 

— Я полон внимания, — сказал Художник.
—-Извольте, — ответило от имени всех Сверло.—Если Долото признано вами сыном Топора, то ведь я не что иное, ка-к Долото, заточенное особым образом и приведенное во вращательное движение. То же можно сказать и о Перке и
о Бураве. Не так ли?

Художнику не пришлось спорить, и он признал их кровными детьми Топора. Тем более, что к Топору возвращалась память. Такое обилие знакомых голосов разбудило в нем приятные воспоминания.

У Художника уже созревал план большого художественного полотна.. Но в это время вошли Пилы. Вошли и перебили мысли Художника.

— Здравствуй, папочка! — взвизгнула Поперечная Пила и приникла к стальной щеке Топора.

— Тебя и не узнать, — сказал Топор.

За Поперечной Пилой к Топору подошли Ножовки, Продольные Пилы, и каждая чмокала его в щеку.

— И это ваши дочери? — спросил у Топора Художник.

— Да, — ответил Топор,—это мои кровные дочери.

Тут все заметили, что у Топора окончательно восстановилась память и он принялся отрубать предельно четкие фразы:

— Моим древним назначением было не только отесывать и колоть дерево, но и перерубать его поперек. Это делалось при помощи моего острого носка. Но вскоре было замечено, что нужно слишком много усилий, чтобы сделать широкий вруб в дерево и перерубить его. Людям стало ясно, что при маленьком, очень тонком врубе они перерубят дерево с меньшей затратой сил. Поэтому люди решили сотни моих маленьких острых носков соединить в единый инструмент, который впоследствии был назван Пилой.

Художник посмотрел на Пилу и главным образом на ее зубья. Каждое из этих зубьев оказалось не чем иным, как уменьшенным подобием острого носка Топора.

— Таким образом, — заключил Топор, — каждый из зубьев Пилы, врубаясь в тело дерева, вырубает из него мельчайшие щепочки, которые лучше всего назвать опилками, и производит массовое врубание, или пиление. Теперь скажите, не родными ли кровными дочерями я должен назвать их вне зависимости от того, какие они — продольные, поперечные, ножовочные или круглые электрические?

Закончив так, Топор произвел самое благоприятное впечатление на Художника. И в его голове созрел окончательно план картины. Он назвал эту картину «Семейный ужин».

Представьте себе огромную столярную мастерскую. В центре ее составлены верстаки, образующие длинный стол. В глубине, на почетном месте, сидит старый Стальной Топор, насаженный на новое топорище. Он поблескивает отточенным острием. На нем великолепный сюртук и галстук из щепок мореного дуба.

За спиной Топора на стене в кленовых рамках изображены его предки: Каменный Топор и Бронзовый Топор.

По левую и правую сторону стола, заставленного яствами, сидят его дети — Рубанки, Фуганки, Шерхебели в жабо из стружек. Долото и Стамески красуются в выдолбленных ими из липы шляпах. Далее Сверла, Буравы и Перки в академических балетных пачках, присыпанных опилками. И, наконец, семейство Пил, ручки которых украшены браслетами и бантами.

И когда работа над картиной приближалась к концу, мастерскую заполнили новейшие потомки Топора: Электрические Рубанки, Электрические Пилы и Сверлилки, Строгальные и Долбежные Станки... Художнику пришлось прикупать двадцать метров холста и надставлять картину.

Это было очень трудно, зато он нарисовал так, что всякий увидевший этот «Семейный ужин» проникнется уважением к простейшим инструментам, так как в каждом из них заключена своя особая сказка...

Поэтому, пожалуйста, не верьте людям, которые говорят, что вымерли сказки и перестали существовать волшебники. Наоборот, они умножаются с каждым годом в заводских цехах, в лабораториях академий, в кружках юных техников, превращающих простое в волшебное.