«Есть стать водолазом!..»
Дата публикации: 02-11-2020Рубрика: ЮТ №1 1985 год
Тема: Летопись Великой Отечественной
Летопись Великой Отечественной
На снимке — Павел Никитич Кобылкин, ветеран Великой Отечественной войны, водолаз, теперь уж бывший, потому что ему за шестьдесят. Спросил я у Павла Никитича, как он выбрал эту профессию, нелегкую, а порой опасную даже в мирное время.
— Я не выбирал,— ответил Кобылкин.— Сказали мне однажды: «Приказано стать водолазом!» — и, как говорится, точка. Никаких возражений. До войны я ведь работал в Комсомольске-на-Амуре электросварщиком. Думал на всю жизнь остаться в этом знаменитом городе. Но началась война, зимой сорок первого эшелоны нашей сибирской дивизии двинулись через всю страну — к Москве. Прямо, как говорится, с колес бросили нас в бой, на штурм Малоярославца. В том бою моя фронтовая биография началась и… кончилась. Осколок заскочил в плечо, да так нехорошо, что я три месяца в госпитале провалялся. Подлечился, явился в военкомат. Рассчитывал в родную сибирскую дивизию вернуться. А мне пакет в руки — направление в водолазную школу.
«Это что же такое? — попробовал возразить.— Все воюют, а мне под водой отсиживаться?» Вот тогда и отрубил военком: «Приказано стать водолазом!» Я козырнул. Повернулся налево кругом. И отбыл по назначению.
Теперь нашему делу парни обучаются в специальных школах по нескольку лет. А когда приходят на службу, сначала попадают в наши, ветеранов-наставников, руки. Сперва мы их на малой глубине проверяем. Лишь когда убедимся — освоился человек под водой, понял норов Волги, допускаем к самостоятельной работе.
А весной сорок второго года форсированно, за два месяца, прошли мы и теорию и практику. В июле направили в Сталинград. Там началась великая битва.
Волга для Сталинграда была дорогой жизни. По ней переправлялись войска, боеприпасы, одежда, еда солдатам — защитникам города. По Волге вывозили раненых. Фашистские самолеты днем и ночью бомбили реку, по ночам на парашютах сбрасывали морские мины — одной такой достаточно, чтобы вдребезги разнести речной пароход. 335 судов погибло тем летом на Волге…
Прибыл наш отряд в Сталинград — и сразу на работу, поднимать с потопленного понтона военную технику: пушки, минометы. Вот так начался отсчет моего водолазного стажа.
— Сколько же времени вы провели под водой, не считали? — спросил я Кобылкина.
— После войны точно знаю— 13 000 часов. А в войну кто часы считал? Чуть рассветет, позавтракаешь на скорую руку — и на работу. И ночами на волжское песчаное дно приходилось спускаться. А оно что днем, что ночью… В мутной речной воде руку вытянешь — ладонь не различишь…
На другом снимке водолазу Кобылкину 23 года. Фотография сделана в коротком промежутке между тысячами несчитанных военных часов. Представьте: вот сейчас водолазный старшина навинтит медный шар шлема с тремя круглыми застекленными окошечками, присоединит к нему шланг, по которому будет поступать воздух. На груди и спине Кобылкина свинцовые грузы по 18 килограммов каждый, на ногах — тяжеленные «калоши». Все это нужно для того, чтобы устойчиво передвигаться по дну, противостоять течению, да еще чтобы вода не выталкивала водолаза на поверхность.
Вокруг пояса обвязан Кобылкин прочным тросом. На нем водолаз спускается под воду, по нему, во тьме кромешной, среди исковерканного металла трюмов, палуб находит путь назад. Трос этот — еще и переговорное устройство. Подергивание троса — это «азбука Морзе» водолазов.
С того момента, как водолаз перешагнет борт плавбазы, и до той минуты, пока его шлем не появится из-под воды, водолазный старшина ни на секунду не выпустит из ладони трос: ведь легкое подергивание троса он может ощутить в любой миг, а означать оно может и сообщение о том, что дела идут нормально, и сигнал бедствия. Признаком возможной беды может стать и слишком долгое «молчание» троса.
Как только водолазный старшина герметично закрепит шлем, две девушки начнут ритмично качать рукоятки помпы, с помощью которой подается воздух. Им нельзя прервать работу ни на минуту, что бы ни случилось, как бы ни устали. Да разве только в усталости дело?..
— Разве сравнишь, кому порой опаснее было: мне под водой или девчатам да водолазному старшине наверху,— рассказывает Павел Никитич.— Поднимаюсь я однажды после трех часов работы из подводной темноты и тишины. Вижу: была наша плавбаза целехонька, а теперь надстройки словно решето, пробиты пулеметными очередями. Одна из девушек перевязана кое-как, кровь на бинте проступила, а на помпе работает… Оказывается, «мессершмитт» налетел, стеганул по судну из пулеметов. Хорошо, зенитчики отогнали.
И со мной всякое случалось… Пароход погибал от авиабомб, от взрыва мины за считанные минуты. А чтобы вызволить его со дна, долгие месяцы тяжкого труда нужны. Приходилось поэтому спасать с судна военное имущество, а потом, в 1942 году, чаще всего под водою взрывчаткой рвать его на части и убирать эти остатки с фарватера, чтобы не мешали движению живых судов.
Борта, надстройки погибших судов искорежены, разорваны взрывами. И все заносит песком: течение у Волги быстрое. Пробираться на ощупь среди таких разрушений рискованно даже на поверхности.
…Сняли мы однажды с палубы потопленной баржи уцелевшие после бомбежки машины, трактора. Теперь нужно было разорвать остатки баржи и по частям убрать с фарватера. А за то время, что снимали груз, вода замела песком трюм. Пришлось промывать гидромонитором тоннели. Залез я в такой тоннель, а мне на шесте подавали толовые шашки и капсюли к ним. Я их тщательно укладывал, подсоединял к проводам, ведущим на борт плавбазы, а потом осторожно выползал из тоннеля. Самое главное — не зацепить «калошей» провод, не потянуть вслед за собою заряды. С одним из моих друзей случилась трагедия. Потянул он за собою заряды, дал команду взрывать… Так иногда и на гибели друзей приобретался опыт.
Но выбрался я нормально. Раздался звук подводного взрыва, вернее, серии взрывов. Теперь нужно было возвращаться под воду, посмотреть, полностью ли оторвана часть баржи, примерить, за что стальные тросы можно цеплять. А нагромождение металла и дерева теперь еще больше. И течение сквозь новые огромные пробоины давит, тянет, несмотря на тяжелые грузы. Едва коснулся я края какого-то металлического листа, как он плавно и тихо опустился, накрыл меня. Оказался я словно в шалаше. Куда ни ткнусь — везде металл. Хорошо еще, воздушный шланг не пережало. Дышать можно. Попробовал сигнальный трос подергать — куда там… Старшина наверху минут через десять понял: неладно со мной.
Пришлось им снова работать монитором, промывать нору для того чтобы я из своего «шалаша» смог выбраться.
А это случилось зимой… Фашистов в Сталинграде окружили. Мы перебрались в блиндажи на другой стороне Волги. Войска их оставили, ушли далеко на запад. Нам предстояло поднимать затопленный железнодорожный паром, чтобы восстановить движение между правым и левым берегом реки. Работал в трюме, в пятнадцати метрах от люка. Пришло время возвращаться на поверхность.
Прошел я эти пятнадцать метров, стал взбираться по вертикальному трапу, вылез из люка по пояс. И тут рваный край металла зацепил груз на спине. Сместился и груз, что был на груди. Меня как бы переломили тяжесть и течение. Манишка комбинезона стала давить на горло, шлем сдвинулся так, что я затылком не мог достать клавишу, с помощью которой стравливается отработанный воздух. Голова пошла кругом… Счет времени потерял. Водолаз, что пошел мне на выручку, сперва не понял, в чем дело. Стал было пошевеливать меня, а грузы еще больше сдвигаются, еще больше душит меня манишка. Сил у меня еще хватило взять его руку, повести себе за спину. Тогда он все понял. Снял меня с «крюка», и нас выбросило, как из катапульты, на поверхность. Потом говорили: «Синий ты был, Павел…»
И самому приходилось не единожды выручать товарищей из разных передряг.
А все же случалась у нас и радость большая. Это когда после долгих месяцев работы затопленный пароход был готов к подъему. Вот все в последний раз проверил. Поднимаешься наверх, докладываешь: «Можно включать компрессоры». И они начинают работать, гнать воздух в понтоны. А Волга не хочет отдавать судно. Оно как бы намертво приклеено ко дну. Стоишь и смотришь с волнением: не допустил ли какую ошибку, из-за которой многомесячный труд — насмарку. Но наконец пузыри, пузыри появляются на поверхности реки. Значит, растревожен ил… И вспучивается река. И вырвавшийся из плена реки пароход буквально вылетает на поверхность. С надстроек, палуб скатываются водопады воды. Зазевавшаяся рыбина бьется среди тины…
После первого такого судоподъема понял я, что останусь водолазом навсегда и из города Сталинграда никуда не уеду.
В послевоенные годы прокладывали водолазы по дну реки трубы газопроводов и нефтепроводов, силовые кабели. Но даже через десятилетия вдруг снова напоминала о себе минувшая война.
Для труб по дну реки положено вымыть траншею. Потом труба на плаву вытягивается, ее нагружают бетонными или чугунными хомутами, и она опускается. А мы внизу следим за тем, чтобы труба легла точно в траншею. Так вот, вымываю я траншею. И вдруг упираюсь в стену. Отсосал побольше грунта, и оказалось, что это военный понтон, груженный боеприпасами: минами, снарядами.
Вызвали минеров. А как им под воду лезть? Нет среди них водолазов. И тогда получили мы точные инструкции от их командира, поодиночке стали спускаться на тот понтон, осторожно стропить ящики и тихонько поднимать их наверх. Поодиночке работали под водой. Мало ли что могло случиться? Уж лучше пусть я один погибну, чем целая бригада водолазов,— так рассуждал и я, и мои товарищи. Разгрузили понтон, а потом его волоком на берег вытянули.
Служил водолазом Павел Никитич до 1970 года. Положено водолазу в 50 лет на пенсию уходить, а он и после 1970 года остался на плавбазе, правда, уже водолазным старшиной. Теперь он чутко следит за тем, как работают люди под водою, сам учит молодых водолазов.
Записал С. ЧУМАКОВ